Начало :: Джордж Фридман: „Следващите 10 години” (Една must read книга в областта на международната и националната сигурност)

Джордж Фридман: „Следващите 10 години” - част 4

  С цел решаването на сложните проблеми в Близкия изток американският президент трябва да избере временното споразумение с Иран, което ще даде на Иран онова, което иска, ще предостави на САЩ възможност за оттегляне и същевременно ще консолидира взаимната им враждебност към сунитските фундаменталисти. С други думи, президентът ще бъде длъжен да остави Арабския полуостров в иранската сфера на влияние, като ограничи възможностите му за директен контрол, а останалите държави - най-вече Саудите - да лиши от досегашните им предимства.
  Дългосрочното разрешение на проблема с баланса на силите в региона ще бъде възходът на Турция. Една могъща Турция би могла да служи като контратежест на Иран и Израел, като същевременно стабилизира Арабския полуостров. С течение на времето турците ще започнат да се налагат, превръщайки се в заплаха за Иран, и така балансът на силите в региона ще бъде възроден, за да го стабилизира. Това, разбира се, ще създаде нов регионален баланс, но това развитие излиза извън рамките на десетилетието.
  
  ♦ Дори и най-големите градове на Русия - Москва и Санкт Петербург, не са центрове на гигантски мегаполиси. Те са самостоятелни единици, изолирани една от друга с обширни пасища и гори.
  Изложена и в двете посоки, Полша не би имала особено голям избор, освен да се примири с онова, което ще решат германците и руснаците, което пък би било пагубно за САЩ. Следователно Америка има стратегически интерес да гарантира независимост¬та на Полша от Германия и Русия - при това не само формално, но и като създаде силна и жизнеспособна полска икономика и въоръжени сили, които да служат като образец и двигател за останалата част от Източна Европа. Полша е историческата кост в гърлото и на Германия, и на Русия, поради което автоматично влиза в приоритетите на Америка. Една Полша, съюзена с Германия, е заплаха за Русия, но и обратното също е вярно. Затова Полша трябва да остане заплаха и за двете, тъй като САЩ не могат да си позволят да оставят нито една от двете да диша твърде спокойно.
  През настоящите десет години американските връзки с Полша предполагат следните две функции: да предотвратят или да ограничат обсега на евентуален руско-германски съюз и при евентуален неуспех най-малкото да се превърнат в балансьор. САЩ се нуждаят спешно от Полша, тъй като няма друга алтернативна стратегия за балансиране на бъдещ алианс между Русия и Германия.
  През вече настъпилото десетилетие отношенията на САЩ с Германия и Русия ще имат своите спадове и възходи. Смятам, че можем да очакваме фундаментален обрат. Каквито и да са останалите обстоятелства, остава фактът, че все по-засилва¬щото се присъствие на Русия в Европа е сериозна заплаха за американските стратегически интереси. Едновременно с това колкото повече САЩ позволяват на глобалните си интереси да ги въвличат във войни на места като Афганистан, толкова повече Германия ще продължи да се дистанцира от бившия си съюзник от времето на Студената война. Колкото повече нарастват тревогите на САЩ във връзка с Русия, толкова повече ще се увеличава дистанцията между германците и американците. Шестдесет и пет годишните връзки, започнали с края на Втората световна война, няма да дочакат края на това десетилетие, освен ако не бъдат променени.
  С разгръщането на настоящото десетилетие Германия ще възстанови позициите си в Северноевропейската равнина, но този път в съюз с историческите си врагове - Франция и Русия. Великобритания ще продължи да се измества по-близо до САЩ. Държавите от старата периферия ще бъдат оставени да се опра¬вят сами в новите реалности, а фокусът ще се насочи към новата периферия - Източна Европа.
  Тези двустранни връзки няма да бъдат крайната цел, а по-скоро прикритие за голямата награда: Полша и източноевропейските страни, тоест Словакия, Унгария и Румъния, които предоставят най-удобните географски позиции за възпирането на Русия.
  Всеки намек, че САЩ просто търсят начин да блокират Германия или да създадат криза с Русия, би породил контрадействия в Европа, които като нищо биха могли да върнат периферията обратно в ръцете на центъра.
  Взета като цяло, Европа не желае да бъде въвличана в каквито и да било конфронтации. Същевременно желанието за алтернатива на оста Париж-Берлин-Москва ще надделее и ако цената е ниска, периферията автоматично ще се пренасочи към САЩ или Великобритания. Каквато и да е цената обаче, САЩ трябва да предотвратят географското сливане на Русия с Европа, тъй като това би създало сила, която САЩ надали биха могли , да възпрат.
  Каквито и доводи да изложат САЩ пред Полша през следващите няколко години, готовността и способността на поляците да служат на американските интереси ще зависят от три неща.
  Първото е американската икономическа и техническа под¬крепа за изграждането на силни полски въоръжени сили.
  Второто е трансферът на военни технологии за изгражда¬нето на местната индустрия - както за целите на националната отбрана, така и за гражданска употреба.
  Третото е да изпратят в Полша значителни количества американски войски, за да убедят поляците, че могат напълно да вярват на американския ангажимент към тях.
  Този ангажимент трябва да се фокусира върху Полша, но може да се разшири и към другите държави от региона, най-вече Унгария и Румъния. двете са от ключово значение за удържане на линията на Карпатите, и двете биха реагирали с готовност на примамките, които САЩ ще решат да им подхвърлят.
  Целта на тези маневри е, първо, избягване на войната и второ, ограничаване на връзките между Русия и Германия, които ако се обединят през следващите десетилетия, биха могли да се превърнат в сила, която сериозно ще застраши позициите на Америка като глобален хегемон.
  
  ♦ Нито Китай, нито Япония няма да се издигнат до позицията на регионален хегемон през това десетилетие. Китайското икономическо чудо постепенно ще избледнее, както става с всички чудеса, и Китай ще се концентрира върху вътрешната си стабилност, но без бързия растеж.
  Пакистан не представлява екзистенциална заплаха за Индия дори в крайно невероятния случай на размяна на ядрени удари.
  
  ♦ Бразилия е осмата по големина икономика в света и петата държава както по размери, така и по население... В момента Бразилия все още не е сила, която е особено опасна или важна за САЩ, нито пък САЩ представляват някаква заплаха за нея.
  Мексико... Най-добрата американска стратегия е да се престорим, че правим всичко възможно за прекратяване на притока на имигранти, като същевременно се постараем всички тези усилия да се провалят. Имайки предвид силите, заинтересовани от съхранението на статуквото, всеки президент, който предприеме необходимите стъпки за пресушаване на имигрантските потоци, автоматично ще загуби властта.
  Относително просто е разрешението и на проблема с трафика на наркотици, но и то също надали ще види бял свят. Решението се състои от една дума – легализация. Ако наркотиците се легализират, цените на улицата ще се сринат, контрабандата ще бъде прекратена, а насилието в пограничните райони ще спадне драстично.
  За американския президент е най-добре да се престори на абсолютно отдаден на въпросните цели, а когато стане ясно, че не ги е постигнал, да се опре на неспособността на някои от своите подчинени да действат решително. От време на време е полезно да уволнява по някой и друг началник на своя екип, ФБР и ЦРУ...
  Проблемът за САЩ е бил и си остава Мексико с неговите две болни точки – имиграцията и наркотиците. Освен легализацията на наркотиците, която би свалила цената им, единственото друго решение е да оставим картелните войни да се изчерпят, както неизбежно ще стане. Евентуална интервенция би имала катастрофални последици за Америка. Що се отнася до имиграцията, засега тя е проблем.
  
  ♦ Упражняването на властта е по дефиниция неморално... Най-доброто, което американците биха могли да сторят, е да вземат трудни решения за това кой ще пострада и кога.
  Няма съмнение, че днес американското общество е впримчено в един злостен дискурс...
  Изминалото десетилетие изправи САЩ пред предизвикател¬ства, за които те не бяха готови и с които не се справиха особено добре...
  Съединените американски щати имат късмет, че разполагат с това десетилетие, за да извършат плавно прехода от маниакална външна политика към по-балансирано и нюансирано упражняване на властта.
  Урокът, който би трябвало да сме усвоили от британците, гласи, че съществуват далеч по-ефективни, макар и цинични начини за управление на войните в Азия и Европа. Единият от тях е чрез отклоняване на ресурсите на потенциалните врагове далече от Америка и по възможност към някой съсед. Поддържането на баланса на силите би трябвало да е точно толкова фундаментален принцип за американската външна политика, колкото Хартата за правата на човека е за вътрешната и политика. САЩ би трябвало да се включат във война в Източното полукълбо само в краен случай, когато дадена еднолична сила заплаши да превземе об¬ширни територии, които не са нейните, а наоколо не е останалникой друг, който да и окаже съпротива.
  Ако броим и Студената война със съпътстващите я по-малки военни конфликти, значи през ХХ век са водени три системни войни...
  През 2000 година вероятно никой нямаше да повярва, че САЩ ще прекарат девет отследващите 9 години във война в Афганистан, но ето че стана. Подготовката и настройката на военните да продължават да водят тези войни би било непростима грешка, както би било грешка и да заключим, че САЩ вече не желаят да водят никакви войни и да отрежем бюджета за отбрана.
  Аз искрено вярвам, че Съединените щати са много по-могъщи, отколкото си мислят някои. Проблемите им са реални, но и тривиални на фона на обхвата на силата им. Същевременно съм и уплашен, но не за оцеляването на Америка, а за способността на САЩ да задържат републиката, осигурена ни от бащите основатели. Изискванията и изкушенията на една империя могат много лесно да разрушат институции, вече обсадени от публика, която е изгубила и обноските, и перспективата си, и от политици, които не могат да водят, защото не са способни нито да упражняват власт, нито да следват морални цели.
  Необходими са четири неща.
  Първо, необходима ни е нация, която подхожда без всякакви емоции към ситуацията, в която се намира.
  Второ, необходими са ни лидери, които са готови да поемат товара по съгласуването на тази реалност с американските ценности.
  Трето, необходими са ни президенти, които разбират същността на властта и на моралните принципи.
  Но онова, от което най-настоятелно се нуждаем, е зряло общество, което разбира какви са залозите и с колко малко време разполагаме, за да разработим културата и институциите, необходими за управлението на една република, на която и е възложена ролята на империя.

‹ Джордж Фридман: „Следващите 10 години” - част 3нагоре
противоядие нигилизму современности
Изпратено от Guest (нерегистриран) на Пон., 27/06/2011 - 21:38.

Основная проблема истории состоит в предельной трудности ее осмысления: эта наука предлагает ученому слишком уж не ясное, если не совсем непрозрачное видение человека в мире. Понимаемая ли как летопись человеческого прошлого, или как матрица человеческого существования, история, как наука и как философия, раскрывает перед нами немыслимые пределы бытия Человека. Тем не менее, как наука, она встает в тупик перед вопросом своего предназначения; как философия, она полностью расходует себя в попытках преодолеть антиномии разума. В то время, как человеческое бытие и борьба за осмысленное существование предполагает наделение бесконечности мира структурой и облечение его формой, дарование ей атрибутов конечности и временности, парадокс состоит в том, что такой разделенный на сегменты мир истории и общественной жизни может быть сконструирован крайне на основе представления об объединяющем эти сегменты целом. Он может быть произведен из той космологии, которая является трансобщественной и трансчеловеческой. История, другими словами, приобретает свое значение с удаленной перспективы, которая сама по себе метаисторична. По крайней мере, такое утверждение справедливо по отношению ко всем традиционным цивилизациям. Современная действительность, тем не менее, воспринимает эту проблематику совсем по-иному. В культурном аспекте, она создает себе смысл с помощью упорного нежелания выглянуть за рамки человеческих горизонтов и ограничивая значение истории самой историей. Неудивительно, что при этом она отстраняется от задачи поиска своего конечного смысла. Несмотря на всю сочность эмпирических пастбищ, современный эпистемологический проект в итоге скатывается в нормативные овраги нигилизма. Все современные дискурсы, невзирая на их разнообразные дисциплинарные пристанища и несопоставимые идеологические предположения, представляют собой бессчетные свидетельства того, как в удушающих объятиях нигилизма гибнут все потуги современности на «историческую правду». В самом деле, даже современная исламская мысль, упорно ставящая себе задачу сохранять нормативное видение мира, не может укрыться от пристального и беспокоящего взгляда современного нигилизма. В данный момент стал общепризнанной истиной тот факт, что библейская концепция истории, которая освободила себя от связок с трансцендентностью и секуляризировалась, де-факто санкционирует засилие релятивизма и т.н. светскости. Нигилизм же, бесспорно, представляет собой обратную сторону современного секуляризированного сознания; лицевая ее сторона, которая наиболее часто представляется именно как подлинное лицо современности, отражает конфликт между наукой и религией, разумом и верой; или между светской историей и историей христианского Искупления. Побочным же эффектом такого нигилизма становится то, что человеческая история становится «сказкой, рассказанной идиотом, полной грома и гнева, и ничего при этом не значащей». Вместо человечества, задачу творения истории берет на себя нация, и она же определяет задачу коллективного существования. Так как история, оставаясь частичной и неполной, но представленная в виде шествия нации во времени, может сохранять некое подобие осмысленности, то универсальная история, история как рассказ о человечестве утрачивает всякое право на осмысленность при рассмотрении ее эмпирически и без наложения на нее какой-либо заблаговременно подготовленной схемы. Она открывает судьбоносное разделение между реальным и рациональным, историей и теорией, которое, pace Гегель, не может быть преодолено. Значит, мировая история остается философской теорией, которая не имеет референтных точек в действительной истории; или же она становится исторической хронологией, лишенной всякого нормативного значения. Короче говоря, при ближайшем рассмотрении «философия истории» раскрывает себя либо как история и факты, либо как философия и нормы. Неудивительно, что с перспективы светской истории, исходя из когнитивных предпосылок имманентизма, антиномия нормы и истории никогда не может быть преодолена и демоны релятивизма и нигилизма останутся непобежденными. В самом деле, откровение представлено в нынешней Библии как участие Бога на стороне народа Израилева в действительной истории. Такой подход был главным в оформлении взгляда на историю определенной нации как на священную. Или, как выразился современный философ: «С библейских времен западный иудео-христианский мир обнаружил в истории трансцендентность. Это происходило как нельзя к лучшему: посреди человеческого исторического мира была была найдена трансцендентность, отличная от человеческого бытия и стоящая превыше его, которая наделила значением, если не всю историю, то, по крайней мере, критические и эпохальные в ней события» (Emil L. Fackenheim: ‘Transcendence in Contemporary Culture’, in H.W. Richardson & D.R. Cutler (Ed.): Transcendence, Beacon Press, Boston,1969. P.144). Оставляя в стороне моральные неудобства относительно занятия Богом какой-либо из сторон или логическую неувязку нахождения трансцендентности внутри имманентности, нельзя отрицать, что библейское стремление к историзации истины, или сакрализации истории не только подвергается нападкам имманентистского, секуляристского сознания (греха идолопоклонничества своеобразные), оно также становится уязвимым для суждений на основе эмпирического видения мира, как только последнее освобождается от связи со своими священными первоисточниками. Или же, иначе говоря, до тех пор, пока для сынов Израилевых остается действительным их особый договор с Богом, библейская история сохраняет свою «историчность» и легитимность. Тем не менее как только это условие перестает действовать, как это случилось в секуляризированной версии мировой истории, появившейся в эпоху Просвещения, сами библейские истины начинают поверяться новыми определяющими историю науками, которые, как это ни парадоксально, совершенно не интересует та трансцендентность, без которой библейское видение истории является sine qua non. К счастью, в Коране существует такое видение истории, Откровения, истины и человека, которое избегает логических противоречий и апорий библейской Heilsgeschichte. Для начала следует сказать, что кораническая перспектива, будь она теологическая, космологическая или антропологическая, состоит в единстве. Тем не менее это единство не онтологическое, так как Бог остается отделен от Своего творения, но единство цели, смысла и предназначения, так как все эти понятия относятся к проявлениям Божьей воли, сохраняется. С этой точки зрения концепция истории и концепция природы кажутся взаимно противоречивыми. Сотворенный мир (природа) и временной мир человека (история) являются реальными и абсолютно необходимыми условиями для выполнения человеком его обязательств по претворению воли Божьей на Земле. Как бы то ни было, греческая концепция «природы», обозначающая самодостаточную и самообеспечиваемую вселенную или же означающая внутреннюю склонность вещей к подчинению определенным законам, чужда кораническому мировосприятию. Мир существует, согласно Корану, не благодаря какой-либо внутренней необходимости, но благодаря беспричинному акту трансцендентной воли: его создание не зависело ни от каких условий и не было продиктовано необходимостью. Это же утверждение справедливо в отношении коранической истории: сама концепция истории – чистая имманентность и временность, которые являются аутореферентными и исчислимыми – отсутствует в Коране. История не претендует на какую-то автономную внутреннюю логику, которая должна неизбежно следовать в каком-либо заданном направлении. Такой детерминистский взгляд на историю вполне совместим с понятием о моральной свободе человека, не говоря об других его преимуществах. В соответствии с трансцендентным мировоззрением Корана, адресатом его дискурса является универсальный, архетипический и трансисторический человек. Даже тот договор, которые Бог заключил с человеком, относится к доисторическим временам и вступил в силу до начала исторического времени. Человек входит в свое историческое существование только после подчинения себя Господу (Коран, 7:172). Более того, Адам (мир ему), 1-й человек, представляет все человечество постольку, так как он является первым пророком, и все человечество в целом никогда не оставляла направляющая его божественная воля. Следовательно, когда в Коране сообщается о существующих в истории мужчинах и женщинах, в характерные черты о пророках, это делается без какого-либо учета хронологии. Священное Писание Ислама не учитывает историческую последовательность посланников и пророков (мир им всем), но провозглашает единство трансисторического откровения. Оно не делает различия между жившими раньше пророками. Единство и сущность направляющей божественной воли, осознаваемые и проповедуемые всеми пророками, делает все исторические, этнические и географические различия поверхностными. Само понятие веры, Ислам (покорность Богу) также предполагает трансисторическое и трансцендентное положение человека (фитра). Покорность Богу не является чем-либо потихоньку осознаваемым с течением времени. Это одномоментное решение человеческой души: он или покоряется Богу, или нет. Значит, божественное руководство человеком (хидая) не является шествием прогресса к какому-либо единственному, всеразрешающему явлению, но существует в области здесь-и-сейчас, которая вечна и всегда доступна каждой человеческой душе. Следовательно, современный мусульманин может с уверенностью сказать, что кораническая идея об Откровении трансисторична. «Также невозможно на основе цели и средств (божественного руководства) выстроить историю спасения, которая потихоньку исполняет свое назначение в христианском или нехристианском (секуляристском) смысле, о такой возможности не помышляли ни Мухаммад (мир ему), ни его последователи. Так как Коран не признает никакого первородного греха за человеком и соответственно его искупления, он не предлагает никакой истории спасения, которая существует в христианской традиции. Но если спасение берется в том смысле, в каком оно понимается в религиях пророков, как „индивидуальная встреча с личным Богом с помощью веры и Божественной милости“, тогда спасение заключается именно в покорении человеком самого себя на милость Богу (Ислам) и в руководстве им божественной волей, которая согласно Корану остается неизменной во времени и истории. Соответственно, нельзя обнаружить причину считать Откровение чем-либо временным или историчным» (Abdoldjavad Falaturi: ‘Experience of Time and History in Islam’, in Annemarie Schimmel & Abdoldjavad Falaturi: We Believe in One God. Burns and Oates, London,1979. P65. Курсив автора статьи). Гораздо более радикальным, чем отказ Корана считать историю хроникой событий, является его представление о времени. Время, согласно Корану, не является вечным потоком, которые выражается в линейной или циклической доктрины временности, но представляет собой вечное настоящее, в котором всегда присутствует возможность отдачи себя на милость Господу (Ислам). Опять же, греческий термин «время», хронос, который обычно переводится словом заман (не арабского происхождения), не встречается в Коране. Более подходящее слово для обозначения времени – это, естественно, вакт. Согласно Фалатури, анализ данного термина показывает, что он не подразумевает прогрессивного действия и не имеет регуляторного характера, как хронос (заман), который каждая концепция истории имеет в своей основе. Вакт – это скорее пространственное, само-закрытое статическое, неизменяемое где бытия… В вакте, в вечно-присутствующей области событий, создаваемых Богом, все события не зависят одно от другого, но при этом имеют прямое отношение к своему Всемогущему и Вездесущему Создателю. Именно осознание трансцендентности Бога разбивает текучую временность обычного опыта на миллионы статичных «сейчас». Другой комментарий, сделанный одним проницательным немусульманином, также подкрепляет это понимание «атомистической» природы коранической временности. Комментируя суру 18 ( «Аль-Кахф»), Норман О. Браун, не являющийся специалистом в Исламе, но, будучи известным американским мыслителем нашего времени (1913-2002), уверяет следующее: «Массиньон называет суру 18 Апокалипсисом Ислама. Но сура 18 представляет собой итог, сжатый конечный смысл всего Корана. Коран не подобен Библии, описывающей мир от Творения до Апокалипсиса. Коран апокалиптичен по своей природе. Коран отходит от той линейной организации времени, откровения и истории, которые составили идейную основу ортодоксального Христианства и продолжают лежать в фундаменте культуры стран Запада после смерти Бога. Ислам апокалиптичен или эсхатологичен во всей своей полноте, и его эсхатология не является телеологией. Решающий момент, Судный День, не приходит в конце какой-либо последовательности и не в ходе космического цикла; эсхатология может ворваться в человеческое существование в любое время. В Коране сообщается: „Аллаху принадлежат все сокровенное небес и земли, и Судный Час может случиться в одно мгновение ока, или еже еще скорее“ (16:77). В окончательно оформленной исламской теологии реальностью владеет только лишь одно текущее мгновение» (Norman O Brown: ‘The Apocalypse of Islam’, in Apocalypse and/or Metamorphosis. University of California Press,1991. P86). Браун также осознает тот факт, что отказ от линейности подразумевает отказ от повествования и что «Коран решительно порывает с союзом пророческой традиции и материалистического историцизма – „что в действительности произошло“ — который утвердился вместе с историческим триумфом Христианства» (87). Наконец, по его мнению, «Исламу продиктовано Кораном создать проект метафизического мира, в котором раскрывается вечное значение исторических событий» (88). Или, возвращаясь к первоначальному вопросу нашего исследования, трансцендентное мировоззрение Корана никоим образом не оказывается затронутым когнитивным торгом между археологией и Библией. Культ истории является современной ересью, также как и философия истории является в высшей степени высокомерной и нарциссической формой рефлексии о значении и конечной цели западной цивилизации. В эпоху постмодерна, тем не менее, великие повествования христианской истории Искупления и всемирной истории Просвещения оказались отмененными новой логикой глобализации и империализма. Послание наших дней состоит в том, что история пришла к своему концу и что существующая иерархия властей представляет собой постоянное состояние, в котором суждено пребывать человечеству. И, как бы то ни было, поиск человечеством осмысленного и морального существования еще не окончен. Задача мусульман состоит в том, чтобы представить кораническую версию истории и времени – цели и смысла человеческого существования – следовательно, чтобы она стала противоядием современной форме нигилизма, которая является основным источником духовных и моральных мучений современного человека. Др. С. Первез Манзур, мусульманский писатель, мыслитель и литературный критик (Швеция)
http://webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:Dw1VQzY3B-AJ:www.vs...