Эти Этюды о Безопасности содержат только результаты моих научных взглядов, исследований, анализов и моделей. Другими словами, они дают изложение моих ОСНОВНЫХ вкладов в Науку о Безопасности.
  
  ЭТЮД 11. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ОПОРЫ ГОСУДАРСТВА БЕЗОПАСНОСТИ
  
  Систематизированы пять стратегических институциональных опор современного Государства Безопасности, т.е. государства как эффективного производителя безопасности.

  
  Подробному анализу пяти стратегических опор Государства Безопасности посвящена следующая моя монография:
  Николай Слатински. Сигурността – същност, смисъл и съдържание. София: Военно издателство, 2011.
   [Николай Слатински. Безопасность – сущность, смысл и содержание. София: Военное издательство, 2010]. (на болгарском языке)
  
  
  Напомним, что в Этюде 2 рассматривались несколько классификаций видов безопасности. Тогда было указано, что одна из этих классификаций отражает связь безопасности с институциональными опорами Государства Безопасности.
  Согласно этой классификации имеются следующие виды безопасности:
  • военная (обеспечивается Армией как первая опора Государства Безопасности);
  • внутренная (обеспечивается Полицией как вторая опора Государства Безопасности);
  • разведывательная (обеспечивается Специальными службами как третья опора Государства Безопасности);
  • оборонно-индустриальная (обеспечивается оборонной индустрией как четвертая опора Государства Безопасности); и
  • гражданская (обеспечивается Комплексом институций и структур, непосредственно ответственных за действия при стихийных бедствиях, авариях, катастрофах, пандемиях и других чрезвычайных ситуациях как пятая опора Государства Безопасности).
  
  Государство Безопасности – это Государство как производитель безопасности.
  Другими словами:
  Государство Безопасности – это та система государственных институций, которая непосредственно занимается производством безопасности.
  В первом приближении Государство Безопасности можно рассматривать как Систему национальной безопасности.
  
  Пояснение:
  Гражданскую безопасность не следует путать с Безопасностью граждан!   Проблема в том, что часто на болгарском языке (да и на русском языке тоже) civil, civic, civilian и даже иногда societal переводится как „гражданский“ или как различные соответствующие производные. Поэтому в Болгарии (а думаю и в России) мы должны уточнять: Гражданская безопасность в том смысле, в каком используется Гражданская защита! Все-таки никому не приходит в голову, что „гражданская защита“ – это „защита граждан“.
  
  Таким образом, как указывалось выше, приведенная классификация отражает связь безопасности с институциональными опорами Государства Безопасности. Стратегическим институциональным опорам Государства Безопасности и будет посвящен этот Этюд.
  
  ....
  Личное и лирическое пояснение:
  Одно из первых моих прозрений (слово „прозрение“ можно взять в кавычки) в далекое время моей вовлеченности в политику и вхождения в очень сложные и трудно проходимые тогда дебри национальной безопасности было следующее:
  
  Государство есть не что иное, как сложный механизм производства безопасности.
  
  Я неоднократно говорил об этом в СМИ и писал в своих публикациях. Меня часто цитировали и меня переполняла гордость за то, что я тоже что-то дал миру; и если не миру, то хотя бы науке!
  
  Пока однажды я не прочитал, что выдающийся испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет (1883–1955) писал, что:
   „Прежде всего государство является производителем безопасности“ [1].
  И с тех пор вместо того, чтобы повторять свое „прозрение“, когда я говорю о ключевой роли государства в безопасности, мне приходится цитировать этого испанского философа.
  ....
  
  Нет никакого сомнения в том, что именно государство по-прежнему обладает главными полномочиями и основными функциями, когда надо давать ответы на серьезные вызовы, управлять серьезными рисками, контролировать серьезные опасности и нейтрализовать серьезные угрозы, стоящие перед ним, обществом и гражданами. Речь идет о таких ключевых проблемах, задачах, воздействиях и обязательствах в сфере безопасности, которые были и остаются ведущей приоритетной и самой существенной заботой государства.
  Вот почему и неразумно, и безответственно радикальным образом „разгружать“ государство или чтобы оно само себя „разгружало“ от этих базисных обязательств. Необходимо искать окаков этот минимум обязанностей, от которых государство не может быть „разгружено“ (освобождено), не рискуя перестать быть государством или, по крайней мере, быть эффективным как государство. Это как раз и есть сущностные функции государства в безопасности, и всегда очень тщательно и бережно должны создаваться оптимальные условия для того, чтобы оно могло их реализовать полноценно.
  
  Арнольд Вольферс (1892–1968) различал субъективную и объективную безопасность. По его мнению, объективная безопасность связана с отсутствием угрозы [ценностям системы], а субъективная безопасность – с отсутствием страха угрозы [того, что эти ценности будут атакованы] [2].
  Будем также считать, следуя логике Вольферса, что безопасность индивида (группы индивидов, государства, общности государств) имеет две составляющие: объективную и субъективную.
  Объективная безопасность существует когда отсутствуют деструктивные воздействия на индивида (группу индивидов, государство, общность государств).
  Субъективная безопасность существует когда индивид (группа индивидов, государство, общность государств) считает, что таких воздействий нет.
  
  В этом смысле, сохранение минимального комплекса обязанностей государства, который позволял бы государству выполнять свои обязанности в сфере безопасности, относится прежде всего к объективной безопасности.
  Однако для того, чтобы создавать условия, в которых, независимо от уменьшения (сжатия роли) государства, будет обеспечиваться необходимый уровень субъективной безопасности, достигнутый минимум „государства“ в безопасности должен сохранять как эффективное функционирование государства, как сложный механизм производства безопасности, а также убежденность общества и граждан в том, что государство эффективно функционирует как производитель безопасности. Только тогда, когда государство гарантирует обществу и отдельным гражданам (или, по крайней мере, как можно большему числу из них) приемлемые уровни как объективной, так и субъективной безопасности одновременно, общество в целом и граждане (или, опять же, как можно большее число из них) будут внутренне убеждены и спокойны в том, что государство способно удовлетворительно поддерживать определенный КОМПЛЕКСНЫЙ уровень безопасности (как объективной безопасности, так и субъективной безопасности).
  В противном случае, даже если объективная безопасность находится на достаточном уровне, если субъективная безопасность ниже минимально необходимого уровня, общество и отдельные граждане будут говорить себе, а главное – будут думать, что „никакого государства нет“, что „государственность разваливается“.
  
  Когда ситуация нестабильна, общество склонно ПЕРЕОЦЕНИВАТЬ свои потребности в безопасности и НЕДООЦЕНИВАТЬ способности государства ее обеспечить.
  А когда ситуация нестабильна, общество склонно НЕДООЦЕНИВАТЬ свои потребности в безопасности и ПЕРЕОЦЕНИВАТЬ возможности государства по ее обеспечению.
  Как правило, переоцененные потребности и недооцененные способности приводят к чрезмерному психологическому дискомфорту и огромному перерасходу материальных ресурсов еще до возникновения угрозы.
  Соответственно, переоцененные способности и недооцененные потребности приводят к чрезмерному психологическому комфорту и огромному перерасходу финансовых средств после того, как угроза материализовалась.
  
  Управление безопасностью представляет собой чрезвычайно сложный процесс СОГЛАСОВАНИЯ СУБЪЕКТИВНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ ОБЩЕСТВА И ГРАЖДАН В БЕЗОПАСНОСТИ (которые, как правило, завышены) с ОБЪЕКТИВНЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ государства (которые, как правило, ограничены) по обеспечению этой безопасности и гарантированию его потребности в ней.
  Управление эффективно, когда с меньшими ресурсами достигается больше безопасности.
  Управление неэффективно, когда бòльшими ресурсами достигается меньше безопасности .
  
  Поскольку ресурсы безопасности практически всегда ограничены, фундаментальная проблема это в приоритетах, целях и ресурсах безопасности.   Существует два ведущих подхода к связыванию целей и ресурсов в обеспечении безопасности.
  
  • Подход „Максимальная цель“ – при этом подходе стремятся достичь максимально возможной цели относительно безопасности при наличных ресурсов государства. Акцент делается на достижение как можно более высокого уровня безопасности без экономии ресурсов ради этой цели, т.е. цель МАКСИМИЗИРУЕТСЯ, сколько бы ресурсов не потребовалось для этого.
  • Подход „Минимальные ресурсы“ – при этом подходе стремятся достичь некоторой приемлемой, реалистичной цели относительно безопасности с возможно самым щадящим расходованием наличных ресурсов государства. Акцент делается на расходовании как можно меньше меньшего количества ресурсов для достижения данного приемлемого уровня безопасности, т.е. расходование наличных ресурсов МИНИМИЗИРУЕТСЯ, естественно, пока и в той мере, в какой безопасность все еще гарантируется.
  Несколько условно можно сказать, что подход „Максимальная цель“ более присущ США, а подход „Минимальные ресурсы“ более присущ европейскому образу мышления и стратегирования.
  
  В нормальных условиях государство склонно минимизировать затраты на безопасность и обеспечивать свою безопасность на каком-то приемлемом уровне. Но в чрезвычайных условиях государство оптимизирует свои цели и насколько это возможно, не жалеет расходов на безопасность.
  Планирование политики безопасности и управление безопасностью чрезвычайно сложны. Если не делать это оптимальным образом, может произойти перерасход ресурсов и падение безопасности ниже критического минимума . Если делать это оптимально хорошо, то это принесет высокие дивиденды, находя „золотое сечение“ между возможностями и потребностями, между целями и ресурсами.
  Финансирование безопасности – это не просто процесс учета и вопрос методов составления бюджета. Это в первую очередь государственная политика. Это также философская и концептуальная проблема. Прежде чем планировать ресурсы для безопасности, необходимо сформулировать политику безопасности. Если позволить перерасходовать ресурсы во имя безопасности, неизбежно начнут страдать другие области и секторы экономической и социальной жизни.
  Но, кроме философии, в этом процессе есть и реальная и часто трудно реализуемая практика.
  Речь идет о комплексном согласовании субъективных потребностей безопасности общества и граждан с объективными возможностями государства по удовлетворению этих потребностей. Обычно потребности определяют профессионалы, эксперты, т.е. в направлении снизу вверх. А возможности определяют политики, управляющие, а здесь направление противоположное – сверху вниз. Соглосование происходит довольно сложно – с компромиссами, через взаимные уступки (даже жертвы) и через ответственность, в духе споров и дискуссий в поисках общих целей. Каждый должен решить, насколько уступить, чтобы не пострадали безопасность, уважение к авторитету и профессионализму. Все идет медленно, шаг за шагом – проходится большой путь, связанный напрямую с технологиями и процедурами, сочетающими в себе известные современные методы бюджетирования и финансирования, но и с учетом состояния страны, подготовленности ее кадров.
  
  Государство действительно является очень сложным и тонким механизмом по производству безопасности. Сегодня управление государством, безопасностью и   Государством Безопасности сложнее и высшей математики, и высшего пилотажа. Это управление является одновременно и наукой, и искусством.
  Ошибка в управлении личной жизненной стратегией – это провал для человека, кто ее совершил.
  Ошибка в управлении государством может привести к трагедии для миллионов людей.
  
  В общем случае, как общественный продукт, производимый государством, Безопасность Б имеет две составляющие [подробнее см. 3]:
  Б_б – безопасность как благо, которое производится для всех в той или иной мере и в каком-то приемлемом минимуме;
  Б_у – безопасность как услуга, для которой действует рыночный принцип, что каждый получает ровно столько, сколько может купить (за столько, сколько может заплатить).
  Поэтому в общем случае для безопасности можно записать: Б = Б_б + Б_у.
  
  ⁕ Безопасность в домодерном обществе – это прежде всего безопасность как благо с минимальным компонентом безопасности как услуга. В этом обществе государство является основным, почти монопольным производителем безопасности, а значит, составляющая Б_б достигает максимального значения Б_бmax, а составляющая Б_у достигает минимального значения Буmin.
  Следовательно, для домодерного общества можно записать: Б = Б_бmax + Б_уmin.
  
  ⁕ Безопасность в модерном обществе – это и безопасность как благо и как услуга.
  Поэтому для модерного общества можно написать: Б = Б_б + Б_у.
  
  ⁕ Безопасность в постмодерном обществе все чаще становится безопасностью как услуга с уменьшающимся компонентом безопасности как благо. Поэтому в этом обществе составляющая Б_б будет постепенно стремиться к некоторому приемлемому, но все же минимальному значению Б_бmin, а составляющая Б_у будет увеличиваться до некоторого максимального, но, по возможности, приемлемого значения Буmax.
  Следовательно, для постмодерного общества можно написать: Б = Б_бmin + Б_уmax.
  
  Существуют два крайних взгляда на перспективы отношения „Государство-Безопасность“.
  Согласно первому взгляду, государство должно как можно дольше сохранять свою монополию на обеспечение безопасности и на ресурсное, нормативно-правовое и кадровое обеспечение системы национальной безопасности.
  Согласно второму взгляду, государство должно максимально и как можно скорее разгрузиться (освободиться) от многих своих функций в безопасности.
  Истина, как обычно, лежит, вероятно, где-то посередине между этими двумя крайними взглядами. Она находится в балансе, учитывающем лучшие практики в безопасности и специфики общества.
  И все же последние права, ответственности и обязательства, от которых государство может отказаться, от которых государство может „освободить“себя, должны быть те, которые связаны с безопасностью. Только когда мы признаем эту неизменную и неизбежную роль государства, мы можем искать ответ на вопрос: „Сколько государства (нам неоходимо)?“. Но этот ответ во многом политический, и это легко может сделать его политизированным.
  
  Сторонники максимальной и всеобъемлющей роли государства не могут иначе себе представить благоустроенного и упорядоченного государства, в котором существуют строгие правила. Для них именно государство устанавливает правила и контролирует их соблюдение, а люди свободны настолько и до тех пор, пока они не нарушают установленные государством правила, и пока они не нарушают интересы государства.
  На другом полюсе находятся те, кто, подобно Адаму Смиту (1723–1790), считает, что „власть правительства должна быть ограничена, [и что] оно имеет такие неотъемлемые функции, как поддержание оборонной мощи и внутреннего порядка, создание инфраструктуры и развитие образования“. Оно должно обеспечивать свободную и открытую рыночную экономику и не предпринимать действий, препятствующих ее естественному ходу“ [4]; которые убеждены, что роль государства в обеспечении безопасности должна ограничиваться государством как „Ночной сторож“, т.е. чьи функции „ограничены защитой всех своих граждан от насилия, воровства, мошенничества, а также обеспечением исполнения договоров и т. п.“ и такое государство „кажется перераспределительным“ [5]. Поэтому, по их мнению, государство сведено к минимуму, и его главная задача должна заключаться в том, чтобы гарантировать что каждый может преследовать свои цели, пока он не нарушает закон. А роль государства в таком обществе станет контрпродуктивной с того момента, как государство начнет препятствовать гражданам в реализации своих интересов в рамках закона.
  Однако в любом случае полный уход от задач, связанных с безопасностью, будет означать крах государства.
  Да, для нас это, несомненно, и беспорно, но не следует закрывать глаза на объективность некоторых тенденций – процесс ухода государства из безопасности, набирает силу как можно большая децентрализация и приватизации его функций . Государство неизбежно продолжит отступать от своих прежних максимальных обязательств и всеобъемлющих ответственностей в области безопасности. В этом процессе ухода, однако, возможно – в действиях, подчиненных главным образом логике рынка и прежде всего погоне за прибылью,т.к. пришедшие ему на смену частные структуры будут делать только то, что выгодно им, что оправдывает и компенсирует связанные с этим расходы, чтобы они не остались в убытке и даже заработали на этом немало денег.
  Государство не имеет присущих только ему способностей, которые позволяют ему обеспечивать безопасность. Государство реализует это через структуры, людей и сооружения (технику). Но любая структура, вне зависимости от формы собственности, может с помощью людей и техники делать то же самое. А раз каждая функция в безопасности выполняется структурами, людьми и техникой, то ее можно разделить на отдельные виды деятельности, для реализации которых можно привлечь частный бизнес. Поэтому в ускоряющихся процессах „приватизации безопасности“ есть серьезная логика. Но если из обеспечения и защиты национальной безопасности убрать национальные цели и ценности, если убрать стратегическое планирование, управление, контроль и координацию, если „упустить“ обратную связь с обществом, если никому (уже) нет дела ни до общих и общностных интересов и приоритетов, ни до легитимности решений и их общественной поддержки, т.е. до того, в чем суть политического процесса при демократии, то не создаст ли это идеальных условий для необратимого уменьшения, ослабления и демонтажа государства?
  
  Наоми Кляйн (1970) проанализировала приватизацию безопасности как реальную угрозу приватизации государства. Она говорит о комплексе капитализма катастроф (ККК), т.е. о капиталистическом комплексе, связанном с катастрофами [6]. Более точное название скорее всего – „Бедственно-промышленный комплекс“ (БПК), для того, чтобы указать, что это некий современный аналог Военно-промышленного комплекса (ВПК).
  Бедственно-промышленный комплекс (БПК, ККК, DCC) тесно связан, по мнению Клейна, с властью в США и, таким образом, „питается“ либо публичными ресурсами, которые государство выделяет на цели и операции, связанные с безопасностью, либо сопутствующими активностями и задачами, которые через „аутсорсинг“ государство очень часто без какого-то ни было публичного обсуждения возлагает на компании из БПК (ККК, DCC). Спектр амбиций и аппетитов охватывает все сферы, от которых государство самоустраняется и отдает их частному бизнесу – война с терроризмом; внутренняя безопасность (homeland security), в том числе ликвидация ущерба при стихийных и техногенных бедствиях, авариях и катастрофах; миротворческие, спасательные и поисковые операции; строительство инфраструктуры, больниц, школ, мостов, нефтяных скважин; охрана, патрулирование, разминирование, снабжение вооруженных сил („содержание вооруженных сил США сегодня стало индустрией сервиса с самыми быстрыми темпами роста во всем мире“); обучение военных, полицейских и гражданских служащих; очистка рек и хранилищ; оказание медицинской помощи; надзор и допрос заключенных; уход за беженцами и просителями убежища; сбор и обработка информации, в том числе персональных данных. Таким образом, это мощный силовой комплекс, расширяющий свое влияние и вовлеченность как вне государства путем „приватизации“ войны, так и внутри государства за счет „приватизации“ внутренней деятельности по обоспечению внутренной безопасности [7].
  
  Речь идет о тенденции, при которой государство освобождается от ключевых функций, связанных с безопасностью, и передает их частным корпорациям. Государство становится „полым“, высвобождается от содержания и способностей реагировать на вызовы безопасности. Власть численно растет, но де-факто становится распределительным финансовым механизмом, притягивающим как магнит лоббистские и корпоративные интересы. Это создает новую систему размытых границ между Большим Правительством и Большим Бизнесом, которую можно назвать „корпоративисткой“, т.е. действующей по принципу корпоративизма. Ее главной особенностью является огромная передача общественного блага в частные руки, что делает наиболее прибыльным бизнесом освоение крупных секторов безопасности частными компаниями [8]. И, как показывает война России против Украины, частные военные компании при поддержке и финансировании государством становятся зловещим инструментом российской имперской захватнической политики, не только участвуя в боевых действиях, но и „специализируясь“ на терроре, убийствах, грабежах и насилии над гражданским населением.
  
  Военно-промышленный комплекс (ВПК) (или, по крайней мере, его наиболее агрессивный сектор) всегда подталкивал правительства к новым войнам. Для того, чтобы покупали у него новые вооружения и военную технику, арсеналы необходимо освободить от старых вооружений и техники. А война – это самая дешевая утилизация вооружений и техники. Кроме того, для внедрения новых систем вооружений и техники они должны пройти испытания на военных полигонах в условиях, близких к боевым. А лучшие военные полигоны – это реальные поля сражений, где происходят настоящие бои.
  Так что ВПК исторически отягощен первородным грехом потребности в новых войнах.
  Не напрасно 34-й президент США (1953 – 1961) и главнокомандующий союзными войсками во время Второй мировой войны в звании генерала армии с пятью генеральскими звездами Дуайт Эйзенхауэр (Dwight David „Ike“ Eisenhower, 1890 – 1969) использовал термин „военно-промышленный комплекс“ в своем прощальном обращении к нации 17 января 1961 года: „В наших правительственных структурах мы должны быть начеку, предотвращая необоснованное влияние, намеренное или ненамеренное, военно-промышленного комплекса. Потенциал опасного роста его неоп¬равданной власти существует и будет существовать. Мы никогда не должны позволить этому союзу подвергнуть опасности наши свободы или демократические процессы. Нам не следует прини¬мать что-либо на веру. Лишь бдительное и информированное граждан¬ское общество может настоять на разумном сочетании огромной индуст¬риальной и военной машины с нашими мирными методами и целями, с тем, чтобы безопасность и свобода могли совместно процветать“ [9].
  
  Продолжая сказанное Наоми Кляйн, подчеркнем, что сейчас, во многом по аналогии с ВПК, множеств компаний, связанных с чрезвычайными ситуациями из БПК, Бедственно-промишленного комплекса (КПК, ККК, DCC), которые обогащаются на возникновении и урегулировании кризисов, ожидают все новых и новых заказов от государства, желают восстанавливать (после разрушения), охранять (гражданские или военные объекты), строить или ремонтировать, лечить, обучать (полицию и вооруженные силы), разминировать, патрулировать, разрабатывать месторождения, расходовать (государственный резерв или мобилизационные ресурсы). Этот комплекс (БПК) „питается“ при кризисах, катастрофах и авариях, при операциях за границей и в борьбе с терроризмом; он, как уже было сказано, обогащается на возникновении чрезвычайных ситуаций. И отсюда, вольно или невольно, мы оказываемся недалеко от мысли, что, когда БПК проголодается из-за отстуствия подобных ситуаций, то потребует от власти „помочь“ ему в этом желании, путем „обеспечения“, путем „организации“ какой-либо чрезвычайной ситуации. Все эти компании, получающие прибыль от и благодаря государственным проектам и миссиям в области безопасности и обороны, могут, по аналогии с ВПК, требовать новых и новых кризисов и чрезвычайных ситуаций, потому что они извлекают выгоду из них и из их работы на месте данных катастроф.
  
  То, что было написано выше о ВПК и БПК, напрямую затрагивает действительно очень серьезную проблему:
  
  Если определенные частные корпорации, фирмы, предприятия зарабатывают, образно говоря, на жизнь, деятельностью, связанной с безопасностью, то почему бы не представить себе как они – ведь они не могут позволить своим структурным подразделениям, особенно тем, что связаны с активностями в чрезвычайных ситуациях, бездействовать в ожидании таких ситуаций (например, пожаров), и чтобы гарантировать себе занятость и прибыль – могут поддаться соблазну вызвать („организовать“) такого рода чрезвычайные ситуации…
  
  Модельная ситуация такова.
  Эти корпорации, фирмы, предприятия имеют дело со следующим: они вмешиваются (начинают действовать) когда возникает определенная небезопасность и получают прибыль от превращения этой небезопасности в безопасность. Их бизнес состоит в том, чтобы извлечь прибыль из превращения небезопасности в безопасность. Чем эффективнее они это делают, тем больше их прибыль, тем чаще они используются для решения проблем преобразования возникающей большой небезопасности в удовлетворительный уровень безопасности.
  Вот почему неизбежно возникает подозрение – А а не соблазнится ли кто-нибудь из них сначала вызвать („организовать“) некую большую небезопасность, чтобы потом быть нанятым для превращения этой небезопасности в безопасность и таким образом улучшить свои финансовое положение, имидж и репутацию?
  
  • Вот как Военно-промышленный комплекс, ВПК может потребовать от государства вести войну, потому что война – это и самый дешевый способ утилизации старых вооружений, и самый эффективный способ испытания новых вооружений.
  • Вот как и Бедственно-промишленный комплекс, БПК может потребовать от государства, обезпечить ему чрезвычайные ситуации – бедствия, аварии, катастрофы и другие подобного рода ситуации или даже он сам может вызывать их.
  
  Французский социолог Лоик Ваккан (1960) пишет о своеобразном Карцерально-промышленном комплексе, КПК, или, по его словам, „карцерально-вспомогательном комплексе“ [10]. Этот КПК является результатом усиливающейся в современном демократическом государстве (в США, но и в Европе) тенденции снять с государства ответственность за социальные и экономические причины небезопасности, за „новый наказывающий разум, криминализирующий бедных“, за политику криминализации бедности, за карцеральную гипертрофию, за наказывающее управление социальной небезопасностью, за использование репрессивной власти государства для системного и структурного насилия над порождающей преступность бедностью и порождённой бедностью преступностью. От того, что есть бедные люди, которые совершают преступления, переходят к принятию того, что бедность является непосредственной причиной преступности. Верх берет понимание, что бедные не способны отвечать за самых себя и что вина за то, что они бедные, лежит на самих бедных, на их отношении к себе и закону, на их поведении. По отношению к бедным остается только один шаг – репресировать их всей мощью государства. Так достигается „нейтрализация непокорного новому экономическому порядку населения“. Сокращение инвестиций в социальную политику, т.е. социальное деинвестирование переходит в увеличение инвестиций в тюрьмах, т.е. в карцеральное сверхинвестирование. Этот подход становится очень прибыльным – через него мы присутствуем при рождении „торгового карцерально-вспомогательного комплекса“ – с одной стороны используется дешевый труд заключенных, а с другой стороны развивается целая сеть компаний, наживающихся на государством бизнесе с тюрьмами – строительство зданий, производство сооружений и средств наблюдения, снабжение, охрана и т.д.
  
  • Вот как Карцерально-промышленный комплекс, КПК может попросить от государства увеличения количество тюрем.
  
  А поскольку в тюрьмах должны быть заключенные, то их можно искать среди бедных и беднейших слоев населения, рассматривая бедность как предпосылку для девиантного, преступного поведения и таким образом неизбежно приходя к криминализации (а значит, и к карцеризации) бедности. А поскольку в тюрьмах должны быть заключенные, то их можно искать среди бедных и беднейших слоев населения, рассматривая бедность как предпосылку для девиантного, преступного поведения и, таким образом, неизбежно приходя к криминализации (а значит, и к карцеризации) бедности. Из наказаний для бедных это будет самое суровое наказание ЗА ТО, ЧТО ОНИ БЕДНЫЕ. Среди других наказаний для бедных за то, что они бедные – сильно ограниченный или полностью отсутствующий доступ к качественному образованию, качественному медицинскому обслуживанию, качественному (справедливому) правосудию, качественной реализации в жизни. А иначе и так хорошо известно, что бедные наказаны также и ТЕМ, ЧТО ОНИ БЕДНЫ – они едят худшую пищу и одеваются в одежду более низкого качества, живут в районах, которые хуже благоустроенные и с более высоким уровнем преступности.
  
  Нарастающая личная (индивидуальная) небезопасность в обществе после начала Перехода к демократии в Болгарии породила неизвестное для времени социализма явление – частные компании, занимающиеся охраной личности и имущества (разумеется, это явление отнюдь не характерно только для Болгарии) – своего рода Охранно-промышленный комплекс, ОПК. Нет никакой гарантии, что у компаний из ОПК не возникнет искушения создать более высокий уровень угрозы для бизнесменов, политиков, других платежеспособных лиц (через отдельные силовые посягательства на некоторых из них), чтобы эти лица, которым угрожают, нуждались в большей и более дорогой охране, а также к настаиванию на выделении государством дополнительных ресурсов на индивидуальную безопасность людей, в распределении которых, разумеется, эти частные охранные предприятия также будут принимать самое непосредственное участие.
  
  • Вот как Охранно-промышленный комплекс, ОПК может потребовать от государства расходовать гораздо больше публичных ресурсов в тесном сотрудничестве с фирмами из этого комплекса и ввести максимально жесткие меры (в том числе правовые) для обеспечения личной и корпоративной безопасности.
  
  Мы постоянно приходим к уже упомянутой проблеме – о „сжатии“ роли государства. Это, по сути, глобальная тенденция или, по крайней мере, тенденция, наиболее характерная для демократических стран.
  
  Эта тенденция в современной среде безопасности в глобальном, континентальном, региональном и национальном плане может быть сформулирована следующим образом:
  
  ■ Серьезное ослабление позиций и роли государства [11].
  
  Под давлением как снаружи, так и изнутри, государство уже начинает становиться „слишком маленьким для больших проблем и слишком большим для малых проблем“ [12], его шагреневая кожа болезненно сжимается на глазах всего одного поколения. Теряют свое содержание сакральные понятия, такие как независимость, суверенитет, территориальная целостность, государственная тайна. Государство уже не является основным и тем более единственным обладателем информации. Активное выдвижение на передный план региональных (или групповых) интересов часто приводит к (совсем не безобидным) сочетаниям интересов, когда регионы (или группы) в одной стране значительно сближаются и даже сотрудничают с регионами (или группами) в других странах для давления на их собственные правительства. Возрастает влияние внешних интересов на внутренние процессы. Все реже общество воспринимает себя как единый организм с общими целями и приоритетами.
  
  В поисках ответов на вызовы, управляя рисками, контролируя опасности и нейтрализуя угрозы и осознавая, что его роль сокращается, зрелое государство стремится разумными и обдуманными действиями управлять этим естественным и неизбежным процессом.
  ‣ С одной стороны, Государство передает часть своих полномочий и функций вверх по вертикали – наднациональным структурам интеграции и безопасности (например, ЕС, НАТО, ООН, ОБСЕ).
  ‣ С другой стороны, Государство передает часть своих полномочий и функций вниз по вертикали – региональным структурам и органам местного самоуправления (местной власти).
  ‣ И наконец, Государство передает часть своих полномочий и функций по горизонтали – частному предпринимательству (бизнесу), различным религиозным общинам, неправительственным организациям и некоммерческим объединениям, отдельным периодическим, временным или разовым инициативам самоорганизующихся граждан.
  
  В тоже время, как незрелое, разъедающее свою государственность или разваливающееся государство допускает стихийный отрыв или лишение своих полномочий под давлением частных и корпоративных интересов, зрелое, ответственное государство отдает свои полномочия и функции по схеме, приведенной выше, после рефлективного и рефлексивного анализа и целевого стратегирования.
  Процесс отдачи полномочий и функций не может быть бесконечным, он имеет свои пределы. Можно считать, что национальные цели в этом процессе достигнуты при наличии двух условий – объективного и субъективного. Для характеристики этих условий необходимо вспомнить сказанное выше – это то, что безопасность является объективной и субъективной.
  
  Одно из условий минимума (уровня, ниже которого Государство не должно „падать“) полномочий и функций, которые государство должно сохранить, является как раз ОБЪЕКТИВНОЕ УСЛОВИЕ, т.е. чтобы государство продолжало выполнять свои задачи и роли сложного и эффективного производителя безопасности – для себя, для общества и для граждан.
  Но, хотя и объективно при таком минимуме полномочий и функций Государство может выполнять свою фундаментальную роль по отношению к безопасности, этого недостаточно именно потому, что безопасность, помимо объективной составляющей, имеет еще и субъективную составляющую.
  Из-за этого субъективного компонента безопасности необходимо не только, чтобы государство объективно могло производить необходимую безопасность, но и также то, чтобы общество и граждане считали, что оно, Государство, способно выполнять свои задачи и роли, т.е. это СУБЪЕКТИВНОЕ УСЛОВИЕ „сжимающейся“ шагреневой кожи государства.
  Государство осуществляет эффективный и управляемый процесс „разгрузки“ полномочий и функций по вертикали (вверх и вниз) и по горизонтали, если одновременно выполняются И ОБЪЕКТИВНОЕ, И СУБЪЕКТИВНОЕ УСЛОВИЯ, а именно – и чтобы Государство было способным быть производителем безопасности, и чтобы общество и граждане считали, что Государство способно быть таким производителем. Если одно из двух условий отсутствует, то Государство не справилось с этим процессом минимизации своих полномочий и функций. Тогда оно либо объективно не сможет обеспечить безопасность, даже если общество и граждане склонны субъективно полагать обратное; или общество и граждане субъективно не будут считать, что государство способно производить необходимую безопасность, даже если оно объективно способно это сделать.
  Наиболее существенная проблема состоит, как уже говорилось, в том, что потребности безопасности общества и граждан носят преимущественно СУБЪЕКТИВНЫЙ характер, т.е. они прежде всего субъективны. В то время как возможности государства производить безопасность носят в основном ОБЪЕКТИВНЫЙ ХАРАКТЕР, т.е. они прежде всего объективны.
  
  Для целей этого Этюда приведем еще одну глобальную тенденцию в современной среде безопасности в глобальном, континентальном, региональном и национальном плане [13]:
  
  ■ Возрастание роли природных, антропогенных (вызванных деятельностью человека), техногенных (вызванных промышленными технологиями) и патогенных (вызванных массовыми эпидемиями и даже пандемиями) бедствий, аварий и катастроф и потребность во все больших ресурсах для их раннего предупреждения, предотвращения, своевременного реагирования, противодействия и ликвидации последствий.
  
  Высокие технологические и конструктивные достижения человека; его возрастающее потребительство по отношению к природе; концентрация крупных энергетических или сложных ядерных, химических и биологических производств; генные эксперименты; пандемии; нарастающая безрассудность терроризма и имперские маниакальные амбиции различных диктаторов полностью меняют наши представления о кризисах и кризисных ситуациях и требуют от всех нас качественно новую структуру всей системы управления кризисами и при кризисах. Авария на японской АЭС в Фукусиме (03.11.2011) стала тревожным предупреждением о том, что мы вступаем в эпоху кризисов и катастроф, непосредственные последствия которых, даже будучи овладеваемыми, могут быть в долгосрочной перспективе необратимыми своими воздействиями может из-за своих воздействий. Вирусная пандемия Covid-19 привела к огромным человеческим и экономическим потерям.
  Многие из названных деструктивных явлений и процессов носят глобальный или, по крайней мере, надрегиональный характер, т.е. они быстро и легко пересекают границы из одной страны в другую. Это требует кооперации усилий и создания сложных наднациональных наземных и (все чаще) космических систем раннего предупреждения и наблюдения с целью упреждающего или своевременного предупреждения и надежного контроля. Глобальные критические, деструктивные и катастрофические проблемы и факторы требуют глобального ответа с глобальной мобилизацией, глобальной координацией, глобальным сотрудничеством и глобальной взаимопомощью.
  Нужны усилия по подготовке населения к действиям в кризисных ситуациях не только при внезапных ситуациях подобного рода, но и при гипотезе их все более частого присутствия в нашей повседневной жизни. Навыки кризисного поведения и самоконтроля во время кризиса станут важнейшей предпосылкой нашего преодоления таких экстремальных испытаний, минимизации человеческого и материального ущерба, сохранения нормального течения жизни, надежного функционирования политической системы.
  
  Мы должны сделать логические и логичные выводы, что уже остались в прошлом действия паллиативными мерами, в той или иной степени первосигнальными реакциями уже остались в прошлом. Причины, критические факторы и симптомы стали намного более глубокими и предупреждают нас о том, что время на поиск ответов действительно очень ограничено. Оно становится еще более ограниченным из-за исключительной динамики всего того, что с нами происходит и напрямую влияет на безопасность. Посмотрим в лицо новой реальности и осознаем, что в Обществе Риска, в обществе рисков и серийно производимых неопределенностей [14] любой недооцененный, плохо управляемый и реализовавшийся риск, скорее всего, приведет к кризису и повышению небезопасности, а это будет означать чрезвычайную ситуацию и, возможно, даже катастрофу.
  
  Стало беспощадно ясно, что в последние два десятилетия человечество переходит в новую фазу развития, когда в повседневной жизни навсегда будут возникать экстраординарные события, кризисы и риски, небезопасность, неопределенность, неизвестность и высокая динамика, и как-то естественно возникает ностальгия по давно минувшим дням стабильности, безопасности, определенности и предсказуемости событий, к которым мы привыкли и думали, что они нам гарантированы навсегда, что иначе и быть не могло.
  Но такой возврат в золотую клетку безопасности сейчас невозможен. Мы должны хладнокровно и разумно принять новую действительность и то, что в ней участится чрезвычайность, что чрезвычайность будет нормой, правилом. Кризисы станут повседневностью. Все большую силу набирает процесс, в котором нормальность и а-нормальность (не-нормальность, т.е. чрезвычайность) начинают меняться местами. Нормальность становится редкой, исключительной, почти невозможной; в то время как чрезвычайность начинает реализоваться как обыденность, как новая нормальность и будет становиться все более и более частой, все более и более предсказуемой и все более и более ожидаемой. А-номальность (не-нормальность) постепенно станет новой нормальностью!
  
  Неизбежно возникает вопрос – что при этой трансформации происходит с государством, с его иерархическими институциями, с его структурами, законами и ресурсами? Раньше эти институции, структуры, законы и ресурсы были вполне логично созданы и построены для обслуживания нормальности.
  А не-нормальность рассматривалась как исключение, как чрезвычайная ситуация – почти невозможная, очень редкая, фактически экстремальная, негласно рассматриваемая как нечто, связанное с военным или политическим посягательством на порядок, установленный в государстве и государством.
  Тогда было регламентировано, что вмешаются Армия и другие силовые институции, и государство перейдет в чрезвычайный, трудно представляемый, очень смутно описанный в содержательных правовых нормах режим управления, если что-то подобное произойдет.
  Вот почему мы призваны, даже скорее вынуждены снова и снова спрашивать себя: „Что на самом деле происходит с государством в новой нормальности – в нормальности а-нормальности (или не-нормальности), в чрезвычайности, становящейся обыденностью, привычностью, нормой?“.
  Этот вопрос срочно требует ответа для стран с ограниченными ресурсами, таких как Болгария, но и с не меньшей силой он относится к НАТО и ЕС. Он затрагивает саму основу НАТО и ЕС, их фундаментальную сущность, поскольку оба Союза (какими бы ни были их стратегическими документами и целями) создавались и строились прежде всего для служения и защиты нормальности и не развили хотя бы в приемлемой степени возможности, процедуры и ресурсы для действий и управления различными не военными чрезвычайными и экстремальными ситуациями с подходами, отличными от прямого применения военной силы.
  
  Как было сказано, Государство, вне зависимости от происходящих процессов, сохраняет свою ведущую роль как сложный механизм производства безопасности. Однако эта его ведущая роль осуществляется уже в кардинально иных ситуациях, в ситуациях „на грани“, „на краю“, в ситуациях сильной нелинейности (малые воздействия приводят к большим последствиям – в основном в проявлениях кризисов; и, наоборот, большие воздействия приводят к небольшим последствиям – в основном в усилиях человека по овладеванию этих кризисов). Таким образом, как и было сказано, постепенно (а на самом деле – насколько постепенно?) чрезвычайные ситуации становятся новой обычностью, новым порядком (новой нормальностью). Именно поэтому в корне меняются общественные тревоги, страхи и реакции, нарастает чувство небезопасности. Французский социолог Гастон Бутуль (1896 – 1980) назвал это чувство „дамокловым комплексом“ и определил его как причину агрессивности [15].
  
  Чрезвычайные ситуации относятся к так называемым СЕКЬЮРИТИЗИРОВАННЫМ ПРОБЛЕМАМ (см. Этюд 10).
  Напомним:
  
  Проблема, связанная с безопасностью (SECURITY PROBLEM), становится сущностной проблемой для безопасности, т.е. она секьюритизируется (SECURITIZED PROBLEM), когда ее невозможно контролировать без мобилизации и структурных трансформаций в системе (в государстве и системе национальной безопасности, в социуме и общественных отношениях).
  
  Чрезвычайная ситуация, а в политической оптике дебатов – чрезвычайное положение, может наступить в одном из следующих случаев:
  ⁕ Во-первых, когда политический (конституционный, правовой, общественный, социальный) порядок нарушается силами вне или внутри государства.
Назовем это Чрезвычайность Первого типа – вне установленного конституционного (правового, юридически гарантированного) порядка. Как правило (так по крайней мере – но не только – в Болгарии) действующее законодательство фокусируется (даже фиксируется) именно на этой ситуации и описывает, в первую очередь, как реагировать в случае возникновения такой ситуации. А скорее, лишь упоминает о ней, не выстраивая ни соответствующей достаточной нормативной базы, ни необходимой институциональной инфраструктуры.
  ⁕ Во-вторых, при нарушении нормального хода процессов в результате возникновения чрезвычайной ситуации – бедствия, аварии, катастрофы, кризиса, civil contingency (непредвиденная, неожиданная ситуация, влияющая на гражданскую безопасность), emergency (непредвиденный, чрезвычайный случай, критический момент; чрезвычайная ситуация, влияющие на гражданскую безопасность), пандемия.
  Назовем это Чрезвычайность Второго Типа – вне нормального (естественного) хода процессов. Здесь (как законодательство, как институциональная сеть сетей [16], как ресурсы) предстоит много работы, много усилий, много перемен и даже много размышлений...
  
  При обоих типах чрезвычайных ситуаций (Первого типа и Второго типа), но особенно сильно это звучит для Чрезвычайной ситуации Второго типа, возникают два вопроса исключительно повышенной сложности:
  
  • Могут ли в чрезвычайной ситуации применяться обычные (привычные, рутинные, ординарные) меры?
  • Если нужны чрезвычайные меры, то как их контролировать, чтобы они не стали обычными (привычными, рутинными, ординарными) мерами, т.е. не превратились в новое „нормальное“ законодательство?
  Ответы на эти два вопроса должны дать Время, Власть и Демократия, Переосмысление Безопасности, Эволюция Обществ и Глобальный Порядок. Несомненно, свое тяжелое и аргументированное слово должны сказать и ученые...
  
  Сначала рассмотрим стратегические институциональные опоры КЛАССИЧЕСКОГО Государства Безопасности.
  Поясним, что когда говорим об „опоре“ Государства Безопасности, не следует думать о какой-то единой институции, о чем-то вроде дымохода – вертикального и указывающего вверх к вершине власти. Речь идет о комплексе институций и структур („сеть сетей“), интегрированных преимущественно горизонтально и все более сочетающих координацию и децентрализацию, которые вытесняют командование и централизацию.
  
  КЛАССИЧЕСКОЕ Государство Безопасности имеет четыре стратегические институциональные опоры: Армия, Полиция, Специальные службы и Оборонная индустрия.
  
  ▪ Армия (с большой буквой „А“) создана для защиты внешней безопасности Государства, т.е. это вооруженная институция для защиты от внешних угроз, рожденная одновременно с возникновением государства или даже превратившаяся в знак рождения Государства.
  ▪ Полиция (с большой буквы „П“) возникает для защиты внутренней безопасности Государства, т.е. это вооруженная институция для защиты от внутренних угроз, „выросшая“ из армии. Полиция отделена от армии, потому что если армия будет введена в общество для его защиты от внутренних вызовов, рисков, опасностей и угроз, немедленно возникли бы несколько проблем, среди которых особенно важная так называемая „Ювеналова дилема“ (Децим Юний Ювенал, ок. 60 – ок. 131): „Кто устережет от самых сторожей?“ (Quis custodiet ipsos custodes?).
  ▪ Специальные [разведывательные] службы обеспечивают информацию, т.е. софтвер системы национальной безопасности.
  ▪ Оборонная промышленность производит вооружения и технику, т.е. хардвер системы национальной безопасности.
  
  Теперь рассмотрим СОВРЕМЕННОЕ Государство Безопасности – Государство Безопасности в Глобализированном, Постмодерном, Сетевом и Рисковом обществе, т.е. в Обществе, которое становится все более глобализированным, все более постмодерным, все более сетевым и все более рисковым [17].
  СОВРЕМЕННОЕ Государство Безопасности имеет пять стратегических институциональных опор: Армия, Полиция, Специальные службы, Оборонную индустрия и Гражданская безопасность.
  
  Говоря о Безопасности Государства и о Государстве в Безопасности, нужно обязательно учитывать одну из самых актуальных тем в дискуссии о роли и месте государства в гарантировании безопасности – об эволюции КЛАССИЧЕСКОГО Государства Безопасности и его стратегических институциональных опор.
  По мере того, как на первый план выходят различные чрезвычайные ситуации, когда ненормальность становится новой нормальностью, четыре КЛАССИЧЕСКИХ ОПОРЫ Государства Безопасности сталкиваются лицом к лицу с очень сильным конкурентом за материальные, финансовые, когнитивные (связанные со знанием) и человеческие ресурсы – Гражданская безопасность.
  
  Когда речь идет о ГРАЖДАНСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ как КОНКУРЕНТЕ классических опор Государства Безопасности, ученые делятся на две большие группы (школы, лагеря).
  
  → Ученые из одной группы считают, что СОВРЕМЕННОЕ Государство Безопасности должно оставаться с четырьмя опорами, но каждая из них должна постепенно развиваться и стремиться к наращиванию и совершенствованию способностей, которые позволят ей взять на себя ответственности и функции в области Гражданской безопасности. Если какая-либо из этих опор не сделает это, то она рискует потерять по крайней мере часть своего значения, финансирования и поддержки в обществе.
  → Ученые другой группы утверждают, что четыре классических опоры Государства Безопасности должны оставаться и продолжить быть в основном такими, какими они были созданы (некоторые из них еще в древности), а не перенапрягаться в финансовом и кадровом плане, чтобы теперь учиться деятельностям, присущим Гражданской безопасности. Однако необходимо выстроить новую Пятую опору СОВРЕМЕННОГО Государства Безопасности – Гражданскую безопасность. Примерно так делают в США и России, создавая соответственно:
  • Министерство внутренней безопасности (Homeland Security Department) в США, которое сначала возникло как иерархическая структура и постепенно сетевизировалось;
  • Министерство Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий, которое сначала возникло как сетевая структура и постепенно иерархизировалось.
  
  В этом духе действуют, например, в Швеции. Мощную интеллектуальную и практическую силу представляют исследования отличного специалиста, университетского профессора Бенгта Сунделиуса (1950). Он и его команда работают над созданием сети правительственных, неправительственных и частных организаций для противодействия и управления кризисами, вызванными природой, человеком и угрозами смешанного характера, которые могут представлять собой очень серьезные структурные опасности и ставить под угрозу критически важные функции общества.
  
  Путь вперед (the way ahead), на наш взгляд, однозначно лежит во втором направлении – построение сети сетей как стратегическую институциональную Пятую опору СОВРЕМЕННОГО Государства Безопасности. Если такая опора будет выстроена, то это приведет к синергетическому эффекту использования ограниченных (они, в принципе, всегда ограничены) ресурсов государства в противодействии любому типу и виду чрезвычайных и критических ситуаций.
  
  В заключение сумируем еще раз:
  
  СОВРЕМЕННОЕ Государство Безопасности имеет следующие пять стратегических институциональных опор: Армия, Полиция, Специальные службы, Оборонная индустрия и Гражданская безопасность:
  
  ▪ АРМИЯ – вооруженная институция для защиты от внешних угроз; она защищает внешнюю безопасность Государства.
  ▪ ПОЛИЦИЯ – вооруженная институция для защиты от внутренних угроз; она защищает внутреннюю безопасность Государства.
  ▪ СПЕЦИАЛЬНЫЕ СЛУЖБЫ – они обезпечивают информацию, т.е. софтвер системы национальной безопасности.
  ▪ ОБОРОННАЯ ИНДУСТРИЯ – она производит вооружения и технику, т.е. хардвер системы национальной безопасности.
  ▪ ГРАЖДАНСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ – это комплекс институций и структур („сеть сетей“), непосредственно ангажированных при стихийных бедствиях, авариях, катастрофах, пандемиях и других чрезвычайных ситуациях.
  
  
  
  Использованная литература:
  1. Ortega y Gasset, Jose. The Revolt of the Masses, 1930, https://libgen.rocks/ads.php?md5=40B59567FF838168390B0E6E41026E49, p. 96.
  Правда, как оказывается, в русском переводе эта фраза звучит иначе:
„Власть ¬ это прежде всего гарант безопасности“ – см. Ортега-и-Гассет. Восстание масс. М.: АСТ, 2002, стр. 114.
  2. Wolfers, Arnold. National Security as an Ambiguous Symbol.//Political Science Quarterly, December, 1952, Vol. 67, No. 4, 481 – 502, p. 485.
  3. Слатински. Николай. Сигурността – животът на Мрежата. С.: Военно издателство, 2014, стр. 143 и следв. (на болгарском языке)
  4. Бътлър. Имън. Адам Смит: Въведение. С.: Институт за радикален капитализъм Атлас, 2010, стр. 31. (на болгарском языке)
  5. Нозик, Робърт. Анархия, държава и утопия. С.: Класика и хуманизъм, 2005, стр. 49.
  6. Кляйн, Наоми. Доктрина шока. Становление капитализма катастроф. М.: Добрая книга, 2009, стр. 27.
  7. Ibidem, стр. 28 и далее.
  8. Ibidem, с. 25 – 27.
  9. Эйзенхьеур, Дуайт. Прощальное обращение к нации, https://www.archives.gov/milestone-documents/president-dwight-d-eisenhow....
  10. Вакан, Лоик. Затворите на нищетата. С.: ЛИК, 2004 , с. 10 и далее. (на болгарском языке)
  11. Слатински, Николай. Рискът – новото име на Сигурността. С.: Изток-Запад, 2019, с. 45 и далее. (на болгарском языке)
  12. Schlesinger, Arthur, Jr. Has Democracy a Future? // Foreign Affairs, September/October 1997, Vol. 76, № 5, 2 – 12, p. 12.
  13. Слатински, Николай. Рискът..., ibidem.
  14. Бек, Улрих. Световното рисково общество. С.: Обсидиан, 2001, стр. 13 и следв. (на болгарском языке)
  15. Делюмо, Жан. Ужасы на Западе в Западния свят (XIV – XVIII век). Един обсаден град. С.: Рива, 2002, стр. 28. (на болгарском языке)
  16. Йончев, Димитър. Равнища на сигурност. С.: НБУ, 2008, стр. 222. (на болгарском языке)
  17. Слатински, Николай. Рискът – новото име на Сигурността. С.: Изток-Запад, 2019 г., стр. 43 и следв. (на болгарском языке)
  
  
  19.02.2023 г.
  
  
  Пояснение:
  Переводы текстов этих Этюдов сделаны мной. Они не редактировались профессиональным переводчиком, поэтому любые ошибки и неточности в них допущены исключительно по моей вине.